Т. Андриевский
ПОДВИГИ САМСОНА
Библейско-исторический очерк
Дозволено цензурой.
С.-Петербург, И октября 1900 года.
Печатается по изданию:
С.-Петербург. Издание П.П.Сойкина, 12, Стремянная, 12.
Синтагма, 1998.
Отпечатано с готовых диапозитивов в Калужской типографии стандартов, 248021, г. Калуга, ул. Московская, 256. Тел. (0842) 55-10-12.
Стр. 3 - 14
ВСТУПЛЕНИЕ
Несколько слов о состоянии израильского народа в эпоху судей и перед появлением Самсона. — Краткая характеристика деятельности его предшественников.
Печальную и мрачную картину представляло политическое и религиозно-нравственное состояние израильского народа в эпоху правления судей. С тех пор как мощное руководство Моисея и славное правление его преемника Иисуса Нави- на прекратились среди богоизбранного народа, внутренние смуты и внешние бедствия, казалось, сделались его постоянным уделом. Та нравственная мощь, которая делала евреев страшными внешним врагам и устойчивыми в своей внутренней жизни, таяла, как воск, перед сильным пламенем разгоравшихся страстей и частных увлечений языческим культом. Некогда трепетавшие от одного имени Израиля, ханаанские племена скоро почувствовали безсилие своего соседа и не замедлили наложить на него свои хищнические руки. Постепенно, через небольшие промежутки времени, евреи перебывали под игом почти всех народов, имевших с ними соприкосновение. Правда, сознание своей силы не уничтожалось среди них. Время от времени они как бы пробуждались от своего тяжелого нравственного сна. С ужасом взирали они тогда на свое состояние и, бросая языческих идолов, с искренним раскаянием обращались к Иегове, — и Господь спешил оказать помощь Своему народу: в подобные минуты Он воздвигал из среды его особых людей, отличавшихся храбростью, благочестием и более или менее широкими административными способностями. Эти народные герои возбуждали среди евреев национальное сознание, возжигали в нем жажду свободы и, собирая вокруг себя толпы вооруженных людей, шли с ними войной против своих притеснителей и, освобождая родной народ от чужеземного ига, водворяли среди него общественный порядок и спокойствие. Но, конечно, подобное положение вещей не могло продолжаться долго. Не имея у себя сильной, и притом постоянной верховной власти, евреи, поступая каждый по совету воли своей и по отдельным личным взглядам на доброе и злое, незаметно для самих себя окончательно расшатали основы своего политического благосостояния и, истощив свои силы, то в непосильных работах для своих победителей, то в частых возмущениях против них, постепенно приблизились к тому роковому моменту, который бывает в истории каждого побежденного народа, когда последний, теряя свое национальное сознание, бросает всякое желание освободиться из-под власти своих поработителей, предпочитая их иго своей свободе. Наступление подобного момента грозило и израильскому народу в то время, когда он, перебывав поочередно под игом моавитян, мадианитян, амаликитян, аммонитян и других враждебных ему племен, попал, наконец, под власть филистимлян. Истощенные внутренними безпорядками и придавленные тяжестью предшествовавших внешних бедствий, евреи почти без ропота приняли филистимское иго и до того, казалось, сжились с мыслью о своем безсилии, что всякая попытка освободиться от этого ига представлялась им не только невозможной, но и вредной, могущей навлечь на них лишь тягчайшие бедствия. Мысль о филистимлянах, как непобедимых завоевателях и всесильных владыках, прочно укоренилась среди израильтян и в данном случае их не спас бы никакой судья, подобный появлявшимся ранее, потому что его призывный клич к восстанию остался бы гласом, оглашающим пустыню: из страха перед своими поработителями евреи выдали бы первого же из поборников своей национальной свободы. Понятно, что при таком состоянии евреев им грозило в будущем или постепенное вымирание или окончательное слияние с племенем филистимлян, но и в том и в другом случае — исчезновение еврейской нации с лица земли.
Но этому роковому моменту еще не суждено было наступить: у евреев впереди была блестящая будущность, а также выполнение той всемирно-исторической задачи, ради которой они были избраны Богом.
Промысл Божий не оставлял израильтян, и неоднократно, когда естественные силы их слабели под гнетом неблагоприятных внешних или внутренних обстоятельств, на помощь к ним являлась сверхъестественная сила, которая, сообразно с обстоятельствами, воздвигала среди них то мощных руководителей и законодателей, то мудрых советников и грозных обличителей, то храбрых воинских начальников, — а еще чаще обнаруживалась в многочисленных знамениях и чудесах; в данный момент истории евреев она воздвигла из их среды человека с необыкновенной физической силой, которому и предопределено было Богом спасти близкий к падению еврейский народ. Этим человеком был израильский судья Самсон.
I
Детство Самсона и его возмужалость. — Самсон намечает цель своей деятельности. — Способ действий, избранный им для достижения этой цели.
В одном из небольших еврейских поселений, разбросанных в пограничной с владениями филистимлян местности, а именно в Цоре, жила супружеская чета, принадлежавшая к колену Дана. Жизнь этой четы, сложйвшаяся под страхом частых опустошительных набегов филистимлян в тяжелое бремя, омрачалась еще семейным несчастием: жена Маноя (так звали главу семейства) была неплодна. Но этой супружеской скорби вскоре суждено было смениться великой радостью. Однажды, работая в поле, жена Маноя увидела человека необыкновенной наружности, который сказал ей, что она родит сына — будущего избавителя еврейского народа от ига филистимлян. Приказав посвятить отрока, который должен был родиться, в назореи (Назорей (евр.) — означает человека, отделенного от обыкновенных людей, отдельника, посвященного, который дал Богу обет (например, не пить вина, не есть виноградных ягод и др.). Волосы назорея, которые росли свободно, являлись признаком того, что этот человек посвятил себя Богу.), этот человек удалился, а обрадованная жена Маноя поспешила к своему мужу и рассказала ему о происшедшем. Маной сначала усомнился в достоверности ее слов, но когда тот же человек, придя вторично, подтвердил в его присутствии свои слова и затем исчез в пламени принесенной Маноем жертвы, то, поняв, что это был не простой человек, а Ангел Божий, в страхе преклонился на землю и затем с верой стал ожидать рождения младенца. Действительно, вскоре у них родился сын, названный Самсоном. С радостью приветствовали родители появление на свет этого ребенка, но радость их не была совершенной: будущая судьба Самсона, предсказанная Ангелом, смущала их, и они с затаенным страхом следили за подраставшим сыном. Впрочем, пока ничто не мешало им наслаждаться родительской любовью. Ребенок рос здоровым и необычайно крепким. Нередко, возвращаясь с полевых работ, Маной и его жена искренно любовались своим сыном, принимавшим участие в играх сотоварищей. В маленьком Самсоне уже сказывался будущий израильский герой; несмотря на свои детские лета, он постоянно оставался победителем в играх с товарищами и даже старшие из них не смели ему противиться. Этот ребенок-назорей всем давал почувствовать свою физическую силу. Впрочем, не одна физическая сила стала обнаруживаться в Самсоне. Проявляя внимательное отношение к окружающей жизни, он часто удивлял многих своей смышленностью и остроумием. Конечно, наблюдательный мальчик скоро обратил внимание на то обстоятельство, что все его товарищи были с остриженными головами, тогда как его собственная была покрыта длинными волосами, часто мешавшими ему в его детских играх.
...будущая судьба Самсона, предсказанная Ангелом, смущала их
Чтобы объяснить себе подмеченное обстоятельство, Самсон, естественно, обратился с расспросами к своим родителям. Но отец, считая преждевременными подобные разговоры с ребенком, отделывался лишь словами: «Ты назорей, а потому не должен стричь волос». Неудовлетворенный в своей пытливости Самсон спешил к матери, и та часто, лаская своего ребенка, в длинных рассказах старалась передать ему чудесную историю его рождения. С глубоким вниманием, не свойственным его возрасту, Самсон выслушивал рассказы матери о явлении Ангела, предсказавшего его рождение, о бедственном положении израильтян под игом филистимлян и о том, что ему, Самсону, предречена роль спасителя своего народа. Трогательные и искренние, хотя и неискусные, слова матери глубоко западали в душу любознательного мальчика и яркими образами рисовались в его пылком воображении. Впрочем, горизонт его детской мысли был пока чист и ясен, но время шло... года пролетали своей чередой, и гнет подневольной жизни еврейского народа стал тяжелыми ударами отражаться на сердце уже возмужавшего Самсона. Рассказы матери о бедствиях евреев, слышанные им в детстве, теперь встали перед ним в грозных картинах суровой действительности. Чуткий к чужому горю, юный назорей скоро постиг весь ужас несчастного положения своего народа и понял, какие последствия ожидают евреев, которые, казалось, свыклись уже со своим плачевным положением и даже не замечали глубины падения своей нравственно-религиозной жизни, — единственной опоры их былого политического могущества. В то же время в сознании Самсона все яснее и полнее развивалась и укреплялась мысль о спасении Израиля. На этой мысли теперь сосредоточилась вся его внутренняя жизнь. Узнав от родителей о своем призвании, он твердо решил теперь добиться осуществления своей заветной мечты. На первых порах ему казалось, что дело освобождения родного народа не представляет особенных трудностей: нужно было только приобрести известность в народе и затем, подняв его дух и пробудив жажду национальной свободы, встать, по примеру прежде бывших судей, во главе вооруженных людей и свергнуть тяжелое иго филистимлян, в чем, несомненно, поможет ему всемогущая рука Иеговы, призвавшего его на это служение. Для достижения первого из этих условий Самсону не нужно было делать никаких усилий: слава о его юношеских подвигах, совершенных им между Цорой и Естаолом, уже разнеслась по всему колену Данову, и мудрость Маноева сына пользовалась явным уважением соплеменников; но во втором случае юного израильского героя ожидало горькое разочарование. Народная масса осталась глуха к его попыткам расшевелить в ней воинственный дух, а лучшие из мужей израильских отвечали ему лишь недоверием и даже явно не сочувствовали его стремлениям, доказывая, что всякая попытка свергнуть с себя иноплеменное иго повлечет за собой лишь тягчайшие бедствия, так как филистимляне народ сильный и борьба с ним невозможна. С сердечной болью выслушивал Самсон подобные речи, за которыми он, однако, не мог не признать известной доли справедливости. Действительно, он убедился, что народ не способен к восстанию, что филистимляне слишком сильны, — но неужели ему отказаться от цели своей жизни? Нет, призвание его должно совершиться; нужно только найти способ его осуществления. Невозможность собрать вокруг себя войско не страшила Самсона: для первых шагов наступательного движения против филистимлян достаточно было бы лишь небольшой дружины, — остальное покрыла бы его собственная сила, но последствия, которые могли произойти от подобного образа действий, удерживали Самсона от этого шага. Как ни страшна была его собственная сила, ее, однако, недостаточно было для нанесения скорого и решительного удара филистимлянам. Вести же продолжительные частые войны при равнодушном отношении к ним народа было опасно. Филистимляне сразу же усмирили бы возмутителей, и со всей тяжестью своего владычества обрушились бы на несчастный и без того угнетенный еврейский народ. Как бы то ни было, Самсону пришлось оставить в стороне примеры бывших до него судей и избрать особый способ борьбы с врагом. На этом сосредоточились теперь все его помыслы. Оставив недоверчивых друзей и равнодушных к своему положению евреев, Самсон замкнулся в самом себе и, втайне от всех, даже от своих родителей, беседуя лишь в горячей молитве с призвавшим его Иеговой, наметил себе план борьбы с ненавистными филистимлянами. Решено: он не потребует от народа пролития крови, могущей смыть иноплеменное иго; он сам, своими личными средствами, поведет борьбу с поработителями отечества, но цель этой борьбы пусть останется понятной лишь для него одного; пусть заветная мечта его пребудет скрытой под спудом до тех пор, пока его подвиги не обезсилят неприятеля, и тогда пробудившийся Израиль сам встанет, устыдившись своего бездействия, своей трусости, и от славы израильского Бога угаснут, наконец, жертвенные огни на алтарях языческих кумиров. Но это дело будущего... Теперь же он, Самсон, пойдет к филистимлянам; гордые иноплеменники не замедлят нанести ему обиды; он ответит им вдвойне; завяжется борьба, от которой совершенно в стороне останется еврейский народ, а обманутые филистимляне тщетно будут преследовать своего врага, не имея в то же время никакого повода мстить за него евреям.
Придав, таким образом, будущей борьбе за освобождение родного народа характер личной мести за собственные обиды, Самсон успокоился относительно последствий дурного исхода этой борьбы: если даже его подвиги и не достигнут желанной цели, народ не потерпит от этого вреда; придется расплатиться только своей собственной жизнью, но Самсон знал, что его жизнь и без того не принадлежит ему, ибо, по словам Ангела, возвестившего о его рождении, она дана ему как будущему спасителю богоизбранного народа.
Утвердившись в своих намерениях, Самсон призвал имя Божие и решил на следующий же день приступить к выполнению своих замыслов.
